Белый дьявол Акт 5, сцена 4.

Иногда называется погребальной песнью Корнелии.

В пьесе заканчивается так:

Чтобы лежать он мог в покое и тепле,

Когда других разграбят пышные могилы,

И чтобы волк, его враг давний на земле,

Не смог добраться до него зимою стылой.>

И тут, пока Пальчики читала первые безобидные четверостишия – а всего их было восемь, – в ближнем к ним углу не закрытого камнем квадрата пола появилось нечто, отдаленно напоминающее змеиную головку или щупальце какого-то подземного существа. Почти сразу же по обе стороны от первого, на равном расстоянии от него, поднялись еще два таких же, немного погодя слева возникло еще одно, покороче, а справа, немного подальше, чем прежние, пятое, потолще прочих. Тут выяснилось, что все пять отростков соединены внизу перемычкой, и тут только Афрейт поняла, что пять отростков были пятью пальцами, а соединявшая их перемычка – ладонью погребенной в земле руки, которая медленно, но верно прокладывала себе путь наверх сквозь крошащуюся и стекающую с нее сухими струйками почву.

Пока Афрейт, трясясь от страха при виде этого явления, вслушивалась в невинные третье и четвертое четверостишия, до нее дошло, что Фафхрд играл куда более пассивную роль в этом представлении, чем она предположила вначале. И тут, справа от почти совсем уже свободной ладони, из земли показалась голова.

Волосы на голове были забиты землей, а от верхней части повернутого к ней лица исходило желтое свечение, явно не имеющее никакого отношения к горевшей бельм огнем лампе, что напомнило Афрейт о сне Сиф, в котором та видела Серого Мышелова в светящейся желтой полумаске. Это воспоминание и подсказало ей, кем был таинственный подземный путешественник. Связь между рукой и головой стала между тем абсолютно очевидна, и Афрейт не нужно было, по крайней мере, опасаться, что какая-то враждебная ни к чему не прикрепленная рука будет скакать по дому.

Когда звенящий голосок девочки принялся заполнять стоявшую в погребе тишину зловещими словами четвертой строфы заклятия, на поверхности показались глаза. Они были широко открыты.

Афрейт тут же узнала серые глаза Мышелова и прочла в них страх за Фафхрда. Вне всякого сомнения, то был страх смерти. В ту минуту Афрейт много отдала бы, чтобы узнать, были глаза ее любовника закрыты или открыты и как Мышелов узнал о грозящей тому опасности: по выражению глаз или по смертной бледности и другим физическим признакам. Ей и в голову не пришло подойти и посмотреть самой – так велики были ее страх и изумление перед совершавшимся у нее на глазах чудом.

Преодолей она овладевшее ею оцепенение, то увидела бы, что глаза его были закрыты под действием заклятия, которое работало постепенно, погружая человека сначала в легкий сон, который с каждой строкой становился все крепче и крепче, пока наконец не переходил в вечный покой.

Пальчики читала наизусть заклятие, которому Квармаль обучил ее после похищения, внушив, что это всего лишь легкое заклятие сна, которое она якобы знала от матери всю жизнь. Когда из-под земли показалась голова, она, так же как и Афрейт, увидела ее, но не придала этому никакого значения, понадеявшись лишь, что никто не помешает ей дочитать стихотворение до конца. Может быть, это уже часть навеянного им сна.

В последний раз сознание возвращалось к Мышелову, когда он оказался рядом с заклинательным покоем Квармаля, где тот обучал своего сына и наследника. Его мозг пытался найти ответ на вопрос, какая же связь между Квармаллом и его собственным островом.

И вот теперь он обнаружил, что его голова, плечо и рука торчат из земли в хорошо знакомом погребе на том самом острове, а перед глазами происходят события, дающие ответы на все вопросы, которые он себе задавал: его друг Фафхрд умирает в объятиях своей дочери, которую родила от него квармаллийская рабыня Фриска, а та, ничего не подозревая, читает наизусть заклятие смерти.

Кто же еще мог быть тем убийцей, о котором говорила ярко-красная точка подле Соленой Гавани на карте мира в покое Квармаля? Так что же оставалось делать бедному Мышелову, как не броситься выручать друга из худшей беды, которая только может угрожать человеку в жизни, не успев даже вдохнуть солидную порцию воздуха, которого настоятельно требовали легкие, размять застоявшиеся мышцы и промочить глотку добрым вином, о котором он так долго мечтал под землей? После учебного братоубийства, которое он наблюдал в покоях Квармаля, он знал, что нужно делать.

И насколько Мышелов разбирался в природе магических заклятий, три щелчка пальцами, которые могут спасти его друга, должны быть исполнены немедленно, быстро и в совершенстве, а иначе ищи-свищи потом душу Фафхрда!

И вот, пока Пальчики произносила идиллические пятую, шестую и седьмую строфы, приближаясь к страшному концу, который она уже выболтала в приступе усталости одним холодным утром, подземный путешественник энергично встряхнул свободной от земли левой рукой, точно тряпкой, из которой нужно было выколотить пыль, а потом плотно прижал подушечку среднего пальца к подушечке большого, как раз над согнутыми и притиснутыми к ладони безымянным и мизинцем, а потом привел напряженный средний в движение.

Афрейт никогда в жизни не доводилось слышать щелчка громче. Так разгневанный бог мог бы призывать непонятно куда запропастившегося ангела.

И, как будто этого было не достаточно, за первым щелчком тут же последовал еще один и еще, каждый намного громче предыдущего, – результат, которого, как всякому известно, очень трудно добиться без практики.

Грохот, произведенный Мышеловом, по-разному повлиял на собравшихся, в том числе и на него самого.

Афрейт стряхнула охватившее ее оцепенение. Пальчики умолкла, заклятие смерти утратило силу. Девочка упала навзничь, Фафхрд вытянулся во весь рост на скамье подле нее.

Казалось бы, Афрейт должна была теперь яснее видеть Мышелова, но нет – сопротивление заклятию Квармаля отняло у него слишком много сил. Время точно повернулось вспять, контуры его тела внезапно стали размытыми и прозрачными, как той страшной ночью на Виселичном Холме, лампа в погребе мигнула, и он, не выйдя из земли и до половины, начал погружаться обратно.

Его глаза с мольбой устремились на Афрейт, губы раскрылись, и с них сорвался чуть слышный стон, бесконечно печальный, – так может стонать призрак, почувствовавший приближение рассвета.

Афрейт плюхнулась на колени перед земляным квадратом, но ее руки бесполезно зарылись в рыхлую сухую почву. Она поднялась на ноги и повернулась к лежащим на скамье.

Мужчина, с кожей как у младенца, и девочка лежали как мертвые. Но, приглядевшись внимательнее, она поняла, что они спят.

Глава 28

Сиф четырежды провела деревянным совком по поверхности земляной стены в дальнем конце туннеля. К ее ногам посыпались комки песка и отдельные песчинки.

Горевшая у нее за спиной лампа, заправленная жиром левиафана, отбрасывала ее тень на открывшуюся взору свежую поверхность. Очередная шкура снежной змеи, двадцать третья, если считать от начала туннеля, поставляла теплый воздух снаружи, где два часа тому назад зашла Луна Сатиров и встало солнце.

Все это время она работала в туннеле, углубив его на добрых два фута, почему и потребовалось присоединить еще одну гибкую белоснежную трубу.

Опустив свободную руку в свою поясную сумку, она с облегчением почувствовала, что медная петля, достаточно большая для того, чтобы просунуть в нее два пальца, была на месте. Этой находкой Миккиду приветствовал ее два часа тому назад, когда она приехала на раскопки. Она знала, что Мышелов имел обыкновение носить эту вещицу при себе и редко с ней расставался.

Она решила, что еще на час работы ее хватит, а там она уступит место только что спустившейся под землю Рилл, которая ей помогала.

А теперь пора сделать небольшой перерыв, который она взяла себе за правило устраивать каждые пятнадцать минут.

– Прикрой лампу, – обратилась она к Рилл. Женщина с покалеченной левой рукой натянула на горевшую ровным холодным светом лампу мешок и перевязала его горловину сверху.