Глава 14

Если бы какой-нибудь сторонний наблюдатель заглянул в это мгновение на бывший Виселичный холм посмотреть, как дела у спасателей Мышелова, ему, без сомнения, показалось бы, что поиски стали менее активными и энергичными. Но это было обманчивое впечатление. Пока Мышелов обучался азам выживания под землей, его друзья на поверхности превратили акцию его спасения из невероятной авантюры, затеянной энтузиастом-одиночкой, в хорошо отлаженный, работающий, как часы, механизм. Прежнее рвение спасателей не угасло, скорее сжигавшее каждого из них пламя нетерпения ушло внутрь.

Сверкающий лунный диск близился к западному горизонту. В его холодном блеске особенно резко выделялись черты лица и контуры тела еще одного из людей Фафхрда, стоявшего в данный момент на самом краю ямы и то и дело наклонявшегося вперед, чтобы принять очередное ведро с землей от работающих внизу. Рядом с ямой образовался уже приличный отвал, низкий и широкий, около фута в высоту. По мере углубления раскопа все больше времени требовалось на подъем каждого очередного ведра и все глубже в землю уходил свет наполненных бисторием ламп, так что его отблески на лице и плечах наклонявшегося вперед воина уже не могли соперничать со светом луны.

Другие рабочие в этот самый момент спускали в яму очередную порцию досок – столь драгоценного на безлесном острове материала – для постройки второго яруса креплений вдоль стен; первый ярус был уже закреплен поперечными балками, прибитыми к продольным доскам коваными железными гвоздями.

Неожиданно наступившая зима ничуть не ослабела, напротив, поднялся сильный северный ветер, еще усиливающий эффект ночного холода. К северу от кухонного костра была разбита палатка, точнее, тент, открывавшийся в сторону очага и тем самым укрывавший его от ветра, получая взамен тепло. В палатке спали Мара и Клут, измученные работой в яме, ибо, как верно заметил Скор, одно дело – искать в земле уголь или золото, и совсем другое – человека, хочется надеяться живого!

Плащ Мышелова, найденный на глубине семи футов под землей, побудил Фафхрда и Сиф вновь сменить Скора и девочек на раскопе: так велико было их желание ускорить вызволение Серого. Но через два часа работы на пределе всяких возможностей они вновь вынуждены были уступить свои места в яме – на этот раз опять Скору и Гейл, чей малый рост был особым преимуществом в данный момент, так как в яме и вокруг нее и без того толклось множество людей, занятых креплением стен.

Выбравшись из ямы по вогнанным в доски обшивки специально для этой цели деревянным штырям, Сиф и Фафхрд, ежась от резкого северного ветра, устремились к огню, где всем желающим наливали горячего супа и вздрога. Женщина присоединилась к группе беседовавших у костра, мужчина, не проявляя склонности к компании и приятному разговору, удалился под прикрытие палатки. Там он осторожно, чтобы не разбудить спящих девочек, уселся в изножье кровати и принялся согревать руки кружкой горячего вздрога, обильно сдобренного бренди.

Сидевшие у костра оживленно обсуждали вопрос, живо интересовавший Сиф, а именно: возможность использования в настоящих поисках золотого трофея Пшаури, поднятого им из Мальстрема всего лишь вчера, и методы последующего от него избавления.

Афрейт полагала, что находку нужно поместить в святилище Храма Луны и сохранить в память о недавней победе островитян над врагами.

Гронигер с присущим ему чисто островным материализмом возражал, что после того, как огарок факела будет извлечен из его сердцевины, – если он им нужен, то жрицы Луны могут смело им воспользоваться, на этот предмет ни у кого возражений нет: трофей должен быть возвращен в сокровищницу, где и займет надлежащее место среди других Символов Разума, как, к примеру, Шестигранный Квадрат или Куб Честных Сделок.

На что матушка Грам заявила, что зола чужеземного бога, приправленная местной золотой магией, превратила Куб в мощное оружие, место которому только в колдовском братстве, включающем в себя нескольких сильных ведьм.

Рилл поддержала ее, заявив:

– Я держала эту золу в руках, еще когда она была факелом, зажженным от костра Локи, и помню, как этот факел изгибался в разные стороны, указывая нам путь к новому обиталищу бога в огненной стене, что в пещере, ведущей к самому основанию вулкана Черный огонь. Быть может, огарок факела сохранил достаточно прежней силы, чтобы указать нам путь к нынешнему обиталищу капитана Мышелова?

Сиф горячо воскликнула:

– Давайте попробуем! Привяжем Усмиритель Водоворота к шнуру, поднесем его к краю ямы и посмотрим, что будет. По крайней мере, он может подсказать нам, продолжает ли Мышелов падать прямо, как копье, или же его направление изменилось, и если да, то в какую сторону. Что вы об этом думаете?

– Вот что я скажу, госпожа, – поспешно заговорил Пшаури, – когда вчера вечером капитан Мышелов бранил меня за то, что я полез в Мальстрем, я вдруг почувствовал, как Куб завибрировал в моей сумке, словно меж ним и капитаном есть какая-то незримая связь, хотя когда я нырял за ним в море, ни я и никто другой об этом и не догадывался.

Прилетевший с востока тонкий протяжный звон колокольчика заставил Сиф и ее слушателей обернуться в сторону, противоположную той, куда садилась луна: двигавшаяся через луг одинокая яркая точка возвещала о скором прибытии очередной собачьей упряжки из казарм.

Но ни пронзительный звук бубенцов, ни предшествующий разговор у костра не в силах были развеять мрачных дум Фафхрда. Вздрог уже давно простыл в его руках, а он все продолжал сидеть в тени палатки, низко склонив голову и погрузившись в свои мысли.

На самом деле, стоило только ему усесться, как на него с оглушительной силой нахлынули воспоминания. Ему вспомнился эпизод – давно это было, чуть ли не двадцать лет тому назад, – когда он вот так же вкалывал как проклятый, несколько часов подряд, чтобы спасти Мышелову жизнь, а потом, когда все кончилось, ему еще пришлось силком выволакивать вопящего и отбивающегося друга из облюбованного им гроба. Все это произошло в магической империи Пожирателей, гениальных торговцев грязью, и в том случае у него также не было ни минуты отдыха. Сначала ему пришлось бесконечно долго уламывать придирчивых и сварливых магов, Шильбу Безглазоликого и Нингобля Семиокого, его и Мышелова таинственных наставников, чтобы те согласились сообщить ему необходимые подробности и оказать посильную колдовскую поддержку для борьбы с Пожирателями; после чего он сражался с неутомимой железной статуей, вооруженной громадным двуручным мечом с отливающим холодным синим блеском клинком: в этом бою, чтобы сохранить свою жизнь и спасти друга, Фафхрду пришлось применить весь свой недюжинный талант фехтовальщика и на ходу вспомнить или изобрести массу сложнейших приемов, позволивших ему наконец одержать верх. А в довершение всего он вынужден был буквально силком уволакивать Мышелова, до неприличия увлекшегося созерцанием громадных жирных пауков в клетках, которые его затуманенному могучими колдовскими чарами взору представлялись стройными красотками в соблазнительно коротких платьицах.

Но в тот раз Мышелов все время был рядом, хотя и беспрестанно валял дурака и отпускал глупые шуточки, комментируя их со статуей бой. И в конце концов именно Мышелов добил статую, развалив ей голову огромным топором Фафхрда, который он принял за шутовскую погремушку. И варвару было не так тяжело, несмотря на то что он принял на себя двойную тяжесть слов волшебников и костедробительных ударов статуи. На этот раз Серый просто исчез, без фанфар и аплодисментов, без шуточек или иных напутственных речей, провалился сквозь землю, даже без савана или гроба, способных защитить его от холодных объятий земли. Единственное, что он смог произнести или, точнее, выдавить, прежде чем глина забила ему рот, – это страшные слова: «Фафхрд, помоги». И вернуть его можно, не сражаясь мечом или словом, а лишь копая, скребя и просеивая землю, медленно, однообразно и беспрерывно: работа, дающая надежду, только пока заняты руки. Как только наступает малейшая передышка, немедленно приходит осознание тщетности попыток пробиться сквозь толщу земли к человеку и найти его живым, как будто он клешитский вампир или восточный факир, который может часами дышать под землей. Безнадежно! Фафхрду удалось уговорить остальных – и себя тоже – заняться этим только потому, что ни у кого не было идеи получше, а также потому, что людей необходимо было заставить чем-то заниматься, чтобы они не предавались горю и страху, что подобная участь может постигнуть еще кого-нибудь из них.